«У нас сегодня нет авторитетных старейшин, но есть совет старейшин»

В абхазском сегменте социальной сети Facebook на днях был проведен опрос, который инициировал один из пользователей. Вопрос был поставлен так: сохранил ли совет старейшин Абхазии былое влияние на общественное мнение и при принятии важных решений? 93% участвовавших в опросе пользователей ответили «нет», и только 7% –​ «да». Абхазский историк Станислав Лакоба и депутат первого парламента республики Климентий Джинджолия проанализировали сегодняшнее состояние института старейшин и дали свое объяснение произошедшим изменениям.

Елена Заводская: Станислав, расскажите, пожалуйста, что раньше представлял собой совет старейшин, как он выглядел и какова была его роль в жизни общества?

Станислав Лакоба: Был такой как бы народный суд в каждой сельской общине, а абхазская община – она, как индийская, включала всех: и князей, и дворян, и крестьян, абсолютно всех. Но особенностью такой общины было то, что там были судьи. И в общине обычно «чистые крестьяне» или, как их называли, «анхаюцкя», то есть абсолютно свободные крестьяне, составляли большинство в этих судах. Не князья, не дворяне, а именно они. И это фактически были советы старейшин, они принимали самые важные решения, и этим решениям подчинялись все: и князья, и дворяне. Эти свободные крестьяне составляли чуть ли не три четверти населения. Это все было, но с разрушением сельской общины это все ушло.

Е. З.: Станислав, поясните, пожалуйста, как в обществе появлялись старейшины? Кого наделяли этим званием? И какими качествами надо было обладать, чтобы стать старейшиной? Как это происходило в прошлом?

С. Л.: Мало свидетельств об этом, чтобы говорить как. Но то, что я, например, еще застал в 1960-1970-е годы: я видел, что человека выбирали не потому, что он старше, а потому, что он отличался своими способностями, мудростью или мог лечить хорошо скот, или он мог хорошо исполнять обряды. Община, в принципе, выбирала и наделяла властью таких людей. У меня такое впечатление, что даже в советское и в довоенное время старейшины еще играли определенную роль, а после войны этого не стало.

Е. З.: Почему?

С. Л.: Во время войны молодые люди, молодое поколение внесло основной вклад в то, что произошло. В результате войны они почувствовали себя победителями, вооруженными людьми. И я думаю, они стали считать, что главное – это они, а не старики; что не обязательно считаться со старшим поколением, что они могут себе позволить очень многое. Это продолжается по сей день. И, конечно, это – анахронизм: у нас сегодня нет авторитетных старейшин, но есть совет старейшин. Это как в параллельном мире, знаете, структура какая-то есть, но можно ее назвать бюрократической. Власть, видимо, считает, что они играют какую-то роль, но на самом деле не ощущается, чтобы они играли какую-то роль и пользовались авторитетом в обществе. Возможно, это не их вина, потому что серьезный сдвиг произошел в общественно-политической и экономической жизни Абхазии. И вот те молодые, которые выиграли войну и очень многие из них погибли, так получилось, что они автоматически решили, что «старейшины – это мы». Но это в корне неправильно, и вот мы пожинаем плоды этого всего. Все безобразия, которые происходят, я думаю, во многом сводятся к этим корням. То, что сегодня никто не может никого остановить... Есть такие молодые, которые вообще не понимают ничего: они не знают ни свою историю, ни традиции, ничего не знают. Они пришли в город, не стали горожанами, но потеряли все хорошее, что было связано с селом. И нужно не одно поколение, чтобы все это устаканилось, чтобы появились другие люди в городе, которые бы осознали, что они имеют отношение к городской культуре.

Есть еще очень важный момент: о каком «совете старейшин» мы говорим, когда многие села опустели, особенно в Восточной Абхазии? Огромные массы людей вынуждены были мигрировать, это внутренняя миграция в силу тех или иных обстоятельств. Немало сел, которые были просто уничтожены, там сожгли дома, в них невозможно было жить, очень многие семьи пострадали. Ведь не бывает механически: человек взял, переселился и стал там горожанином. Уходят они из села, а кто будет слушать старика здесь, в городе? Там бы прислушивались, где они жили традиционной жизнью. А здесь традиция разломана, здесь уже нет каких-то обязательств, нет того, что абхазы называют «пхащароп» – стыдно, «апсуара» – это все уходит. Очень много разговоров у нас об «абхазстве», о кодексе чести, о достоинстве. Но где все это сегодня? Раньше, я помню, об этом не говорили, но это было. А сегодня об этом много говорят, но этого не стало. То же самое и с «советом старейшин»: раньше его как такового не было, но старейшины многое решали. Даже в советское время, когда формально назначали «старейшинами», они обладали определенным авторитетом.

Е. З.: Станислав, как вы считаете, сегодня этот институт…

С. Л.: Еще одна бюрократическая структура...

Е. З.: А нужен ли он нам в сегодняшней жизни?

С. Л.: Сегодня очень многое не нужно в нашей жизни, мне кажется. Очень многие органы можно было бы сократить. Нигде нет такой концентрации чиновничества, такой бюрократии, как у нас. Посмотрите просто, какой парк машин около тех или иных ведомств? Зачем? Там в рабочий день невозможно проехать. Причем это все делается за счет государства.

Е. З.: Станислав, скажите, а какие-то авторитеты нам нужны? Старейшины могли бы сегодня привнести что-то положительное в ситуацию?

С. Л.: Ну, вы же знаете, что все это – пустые разговоры… Сегодня у нас очень многое решает «улица». Я повторю: была война, многие молодые люди погибли, а те, кто остался, во многом задают тон происходящему. Вот вы говорите: «авторитеты»... Сегодня «авторитеты» в другой области!

Е. З.: В какой?

С. Л.: Вы же знаете, в какой! В той, что касается криминальной жизни. А общество криминализовано. Как вы себе представляете старейшину в криминальном обществе? Кто его будет слушать? Кого в таком обществе будут слушать: авторитетного старейшину или другого «авторитета»?

Е. З.: То есть сегодня нет стариков, которые пользуются уважением в обществе, которых знают и которые могли бы повлиять на ситуацию? Их не стало?

С. Л.: Наверное, они есть, но они неизвестны обществу. Мне, например, они неизвестны. Безусловно, есть нормальные люди, но их не видно, раньше ведь так не было. Чтобы они были видны, наверное, и власти должны себя соответствующим образом вести, но насколько им это нужно?

Е. З.: Климентий, а как вы считаете, есть ли сегодня влияние совета старейшин на общество?

Климентий Джинджолия: Совет старейшин существует, наверное, но мы не чувствуем, чтобы он влиял на нашу жизнь. Может быть, мы этот институт власти или, как его называют, «совет старейшин» идеализируем. Закон должен работать прежде всего, а этот институт должен быть ему на подмогу. Надо, чтобы люди жили по закону, по каким-то правилам. Раньше в совет старейшин подбирали людей очень авторитетных, не по признаку красноречия, а выбирали тех, у кого безупречное прошлое, у кого биография хорошая и в семье все нормально, чтобы дети их были примером в обществе. Вот тогда пожилой человек мог повлиять на своих односельчан и соседей. Он мог выступить и сказать открыто, ничего не стесняясь и никого не боясь, что поведение того или иного человека неправильно. Мог очень жестко поставить на место, не оглядываясь на власть или на что-то еще. К сожалению, такого сегодня нет. Нет этого совета. Старейшины существуют сами по себе, а общество – само по себе.

Е. З.: Климентий, а по каким признакам вы судите о том, что совет старейшин больше не влиятельный институт?

К. Д.: Если люди со своими проблемами идут к ним, то мы можем сказать, что совет старейшин есть. Если туда никто не ходит, никто не обращается, если их голосов не слышно, когда в республике решаются какие-то серьезные вопросы, значит, нет этого совета. Я так считаю. А вот когда их назначают, когда власть пытается использовать их, чтобы они в унисон с властью что-то говорили и ее защищали, – это пользу не приносит ни власти, ни им. Мы их не слышим и не видим. Были моменты, когда мы должны были услышать голоса старейшин: это проблемы церкви, добычи нефти, недвижимости и паспортизации восточных районов Абхазии. Вот в этих серьезных вопросах мы абсолютно не услышали голоса совета старейшин.

Е. З.: Нам нужен сегодня вот такой неформальный институт взрослых, авторитетных людей? Он мог бы как-то влиять на нашу жизнь?

К. Д.: Не построишь идеальный институт, если рядом все рушится. У нас есть институты власти, которые существуют на бумаге, но они не работают. Во время войны у нас в одночасье не стало исполнительной власти, судебной власти, все административные структуры развалились в силу того, что везде были многонациональные коллективы, а мы разделились. Их надо было воссоздавать сразу, а мы до сих пор не можем создать нормальную судебную власть. Мы войну выиграли без прокуратуры, никого не наказывая, никого не привлекая за то, что он нарушает законы. Мы начали воссоздавать государственные структуры поздно, с большими нарушениями, и до сих пор эти институты во весь рост не работают.

Когда столько проблем в обществе, не стоит ждать от совета старейшин чего-то необыкновенного или вспоминать о том, что у нас в былые времена их уважали, их слово все решало. Это было совсем другое время. Сегодня на дворе XXI век. Сегодня совсем другая молодежь, у них сегодня совсем другой уровень мышления. Они хорошо информированы, они хорошо знают, что происходит в мире. С ними уже по-другому подготовленный пожилой человек должен разговаривать, чтобы они его поняли, к нему прислушались. Просто потому, что у него почтенный возраст, его слушать не будут. А если у него еще и много черных пятен в биографии... Разве пожилой человек может сделать замечание наркоману, если у него самого в семье проблемы? Тут все взаимосвязано. Все зависит от личного примера, от того, насколько человек чист во всех отношениях. Он должен быть сам примером, вот тогда за ним пойдут, тогда к нему будут прислушиваться.

Елена Заводская