---

Свобода слова в республике Абхазия: о цензуре и самоцензуре

Свобода слова в республике абхазия: о цензуре и самоцензуре

Спартак Жидков (Абхазия) 
Часть 1По мере поступательного развития любого государства рано или поздно поднимается вопрос соответствия его законодательства общепринятым нормам свободы слова. Однако в каждой стране и права журналистов, и форма выражения свободного мнения определяются по-разному. Многое зависит не столько от законов, сколько от внутриполитической обстановки, сложившихся моральных традиций, даже от международных отношений. Все вышесказанное можно отнести и к Абхазии. Однако на тему свободы печати в этой молодой республике исследований почти не проводилось, и даже в публикациях на эту тему о многом говорилось довольно туманно. 
Между тем, изучение проблемы свободы слова в Абхазии может иметь очень важное значение. Можно даже сказать, что эта тема дает ключ к политической ситуации в республике последних лет – во всяком случае, к ее восприятию журналистами и экспертным сообществом. 

Борьба за свободу слова в Абхазии делится на несколько этапов. Начать следует с конца 1980-х гг. В те годы означенная проблема была далеко не самой актуальной в республике, скованной растущими противоречиями между грузинским и абхазским населением. В советское время о межнациональной вражде, а тем более о возможности превращения Грузии и Абхазии в независимые государства ни писать, ни говорить не полагалось. Поэтому лидеры как абхазского, так и грузинского движения часто вынуждены были прибегать к эзопову языку. Грузины, надеясь на создание унитарного государства, говорили о кавказском единстве и общей судьбе братских народов. Абхазы, не желая выходить из Советского Союза в составе Грузии, апеллировали к советским лозунгам и противопоставляли грузинской риторике интернационалистические, а то и коммунистические догматы. Именно последнее привело к тому, что немалая часть российской интеллигенции совершенно искренне стала воспринимать абхазское движение как реакционное, направленное на сохранение советской власти в отдельно взятом уголке Кавказа. Сегодня, впрочем, диалог на эту тему уже потерял актуальность.

Первые несколько месяцев после распада СССР в Абхазии сохранялась своеобразная форма полемики: и абхазы, и грузины могли свободно говорить, что хотели, но по главному, самому острому, вопросу (грузино-абхазского противостояния) по-прежнему следовало высказываться крайне осторожно. Были дни, когда одного запальчивого слова было достаточно, чтобы взорвать ситуацию. В этом отношении также требовалось проявлять максимум осторожности, и чувство ответственности заставляло многих журналистов по-прежнему сохранять сдержанность.

В то же время грузинская пропаганда в течение нескольких лет, предшествовавших началу войны – с октября 1990 года, когда грузинские национал-патриоты пришли к власти, – часто поражала окружающих открытой агрессивностью, безапелляционностью, неприятием чужого мнения, обилием громких слов и патетических фраз. При этом грузинские журналисты и общественные деятели были довольно откровенны и часто вполне справедливы в том, что касалось иных политических проблем. Но в национальных вопросах все акценты были расставлены заранее. Не будет преувеличением сказать, что именно эта назойливая пропаганда сыграла одну из главных, если не главную роль в объединении против грузин всех остальных национальных общин в Абхазии накануне войны. Абхазы, привыкшие к сдержанности, вызывали гораздо больше доверия и симпатии. В результате к началу войны политический расклад сил уже был не в пользу грузин, и военная кампания окончилась соответствующим образом.

Но еще более интересным было формирование абхазского медиа-пространства. Состояние войны – а войны республика не видела уже пятьдесят лет, с 1942 года, – породило своеобразную атмосферу среди журналистского сообщества Абхазии. Это были времена военной романтики, невиданного сплочения всех жителей республики перед лицом реальной угрозы. Это были месяцы борьбы за независимость, а учитывая, что грузинский Госсовет в 1992 году пришел к власти нелегитимным путем, – за демократию против диктатуры; борьбы, в которой участвовали добровольцы разных национальностей, а мусульмане и христиане сражались плечом к плечу. Идеологами же противника были те самые люди, которые пропагандировали нетерпимость, которые не только были непреклонны в своих политических взглядах, но и категорически требовали того же от окружающих. Война за независимость Абхазии, таким образом, рассматривалась и как борьба за свободу слова.

В чем заключалась работа абхазского журналиста в военный период? Практически все, что писалось на бумаге и снималось на телекамеру, было так или иначе связано с войной; целью каждого сотрудника газеты или телевидения было как можно больше рассказать о военных действиях, о том, как живет Абхазия в условиях бомбежек, обстрелов, нехватки всего необходимого, и о том, как простые люди преодолевают трудности. По сути, возродилась обстановка Великой Отечественной войны – с той разницей, что в тылу не было ни НКВД, ни лагерей, ни Отдела военной цензуры. И тем не менее любому абхазскому журналисту были известны неписаные ограничения, рамки, за которые нежелательно было выходить. Следовало до минимума сократить упоминания о внутренних проблемах; это не было настойчивым требованием правительства республики – само международное положение Абхазии делало неизбежным такое самоограничение. В условиях, когда буквально все страны мира и почти все международные организации твердо придерживались принципа территориальной целостности Грузии, когда война в Абхазии рассматривалась как вооруженный мятеж «сепаратистов», позиция абхазской стороны даже в российских медиа находила поддержку далеко не везде. Многие журналисты, симпатизировавшие грузинам, иногда и просто по небрежности, допускали многочисленные неточности, а нередко и сознательно сочиняли фальшивки, искажали факты – иногда искусно, иногда грубо. 

В начале 1990-х гг. в ряде печатных изданий на постсоветском пространстве то здесь, то там работали дилетанты, охотники за «жареными фактами», которые поражали воображение читателей полуфантастическими историями о войнах в Приднестровье, Абхазии, Нагорном Карабахе, Таджикистане – эти репортажи часто совпадали сюжетом или деталями с голливудскими боевиками. Нередко, впрочем, и заслуженные журналисты позволяли себе вольно обращаться с фактами – даже если они совершенно не вязались с реальностью. К примеру, вскоре после войны два журналиста «Московского комсомольца» без всяких шуток писали о пришедших из абхазской столицы в грузинскую вагонах с телами людей, якобы убитых абхазами в последние дни войны посредством «колумбийских галстуков» (хотя для того, чтобы попасть из Сухума в Тбилиси, этим вагонам пришлось бы последовательно пересечь три линии фронта). Подобные интеллектуальные спекуляции иной раз и не содержали злого умысла, но вреда приносили не меньше. 

По этой причине среди абхазских журналистов, а равно политических деятелей, военных, даже рядовых граждан выработался устойчивый рефлекс: как можно меньше делиться информацией, не выдавать посторонним скрытых деталей общеизвестных событий, не откровенничать с человеком, приехавшим в республику по редакционному заданию, пока он не докажет делом своих симпатий к Абхазии. С гостями охотно делились сведениями об истории страны, национальных обычаях, излагали подробности конфликта с Грузией, не скрывали и грузинской точки зрения на события. Однако существовало множество запретов и ограничений, их несоблюдение было крайне нежелательно, и все журналисты, вне зависимости от политических убеждений, относились к этому факту с пониманием: ведь будущее любого гражданина республики, в том числе и журналиста, зависело от успеха борьбы за выживание Абхазии.

Самоцензура, развившаяся в тяжелые военные годы, сохранилась почти в полной степени и после окончания грузино-абхазской войны 1992-93 гг. На международной арене положение Абхазии не изменилось: она все так же считалась мятежной провинцией, отколовшейся от суверенного Грузинского государства, возвращение в состав которого казалось лишь вопросом времени. До 1997 года дипломатическое давление на Абхазию было почти беспрерывным. Проблем в республике уже накопилось несчитанное множество: разруха, безработица, криминал, обнищание большинства, растущее социальное расслоение и т.д. И в то же время всем было известно (и практика раз за разом это подтверждала): любая критика в адрес абхазского руководства могла быть использована враждебными Абхазии силами, поскольку информационная война не прекращалась ни на год, ни на месяц. Поэтому и в первые послевоенные годы самоцензура оставалась достаточно жесткой, а если учесть, что в республике в этот период существовал всего один (государственный) телеканал и одна правительственная газета («Республика Абхазия»), то держать под контролем всю исходящую информацию было совсем не трудно.

Такая обстановка сохранялась еще и потому, что население Абхазии было совсем невелико, и любая засекреченная новость легко распространялась изустно, сглаживая противоречия между действительностью и официальными сообщениями. Немалое значение имел и стиль правления первого абхазского президента Владислава Ардзинба, его ораторское мастерство: по любому важному событию он давал свои комментарии, общался с телезрителями без громких фраз, простым и ясным языком, нередко с юмором; это позволяло ему преодолевать все политические кризисы вплоть до 1999 года – до того рубежа, когда в Москве отношение к Абхазии резко изменилось в пользу последней. Пресса в целом послушно шла в фарватере президентской политики, и до поры до времени такая практика устраивала подавляющее большинство.

Тем не менее, по мере роста внутренних проблем, у политически активной части населения мало-помалу сложилось убеждение, что нельзя до бесконечности умалчивать о проблемах; что круговая порука молчания постепенно превращается из составной части фронтового единства в удобное прикрытие для злоупотреблений всякого рода. В этот период помимо «Республики Абхазия» уже существовали независимые газеты – сначала «Эхо Абхазии» Виталия Шария, затем «Нужная газета» Изиды Чания; но на телеэкране независимое мнение не поощрялось. В 1994-95 гг. на государственном телевидении существовала программа Георгия Гулия «Конкретно»; она была закрыта без объяснения причин, и Гулия предпочел уехать в Москву, где вскоре сделал успешную карьеру на телеканале ОРТ. В 1997-98 гг. группа журналисток государственного информагентства «Апсныпресс» создала на телевидении популярную программу «Семь дней», но и она просуществовала лишь около года и тоже была ликвидирована. В этот короткий перечень укладываются почти все абхазские СМИ середины и конца 1990-х гг.; что касается провинциальных газет, то они тем более не проявляли оригинальности. 

Было бы, однако, неверно утверждать, что в Абхазии в этот период поддерживался полный запрет на освещение недостатков в печати. Достаточно изучить подшивку правительственной «Республики Абхазия», чтобы убедиться: ее корреспонденты за эти годы успели рассказать буквально обо всех негативных явлениях, со своими оценками и комментариями. Однако в правительственной газете, само собой, не могло содержаться нападок на руководство республики. Критика вообще допускалась и с высоких трибун, если соблюдалось неписаное условие: любые беды объяснять войной, действиями грузинской дипломатии или же российской блокадой. Когда о тех же проблемах начинала писать независимая пресса, то следовало, как правило, массированное осуждение.

В это время в Абхазии уже сложилась прослойка политических деятелей, которые взяли на себя роль «общественных цензоров»: они требовали ни в коем случае не переступать черту, за которой следовала открытая дискуссия о проблемах, и делали это с такой агрессивностью и категоричностью, которая заставляла вспомнить о сталинских временах. Многие из них не скрывали симпатий к такому порядку, при котором лишь узкая каста идеологов решает, что должны читать и о чем говорить остальные граждане (их статьи, написанные нестерпимо поучительным тоном, также можно в изобилии отыскать в абхазской прессе тех лет). Часть этих деятелей все настойчивее требовала от президента внедрить в общество какую-нибудь идеологию, хотя республика, которая выиграла справедливую войну и жила по демократической конституции, по большому счету не нуждалась ни в какой идеологии. Владислав Ардзинба, широтой кругозора многократно превосходивший всех добровольных цензоров, долгое время просто отмахивался от их прожектов и давал понять, что сам справится со всеми противниками. Но после того, как в 2000 году президент тяжело заболел и выпустил из рук контроль над ситуацией, эта прослойка мало-помалу стала господствующей; цензура, официально никогда не существовавшая, оказалась реальной и весьма жесткой. Стремление пресекать любой откровенный разговор о борьбе с коррупцией, межнациональных отношениях, тяжелом застое в экономике, безобразном отношении к природным ресурсам, – все это превратило в оппозиционеров почти всех интеллигентных людей.

Часть 2. Независимые газеты быстро стали враждебными правительству, к ним в описываемый период добавились еще две – «Айтайра», первая оппозиционная газета, и «Чегемская правда», основанная группой молодых журналистов. Но представители оппозиции по-прежнему почти не допускались на государственное телевидение, а главное – самые острые моменты в любых критических выступлениях заботливо вырезались. Кроме того, в период политических кризисов наиболее опасные для умов выступления или дискуссии демонстрировались по телевидению глубокой ночью. 

При этом надо подчеркнуть, что даже в самых смелых критических статьях, публиковавшихся в независимых или оппозиционных газетах (грань между первыми и вторыми уже была сильно размыта), не назывались, за редким исключением, ни имена, ни цифры, ни другие точные данные. О самых острых проблемах говорилось лишь тончайшими намеками, и читатели газет учились искать между строк обрывочные сведения о важных событиях.

Но даже одна простая констатация факта, что в республике не все хорошо и в обществе наблюдаются признаки раскола, уже могла вызвать ожесточенные нападки сторонников власти, а защищаться от них было крайне трудно. Если учесть, что большинство покушений на политических деятелей в этот период оказались успешными, опасность была более чем реальной. Лучше всех обстановку охарактеризовал редактор газеты «Эхо Абхазии» Виталий Шария, который на вопрос, есть ли в Абхазии свобода слова, ответил: «Конечно, есть, но она ограничена траекторией полета пули».

Журналистам, которые упорно продолжали критику властей, стали предъявляться требования (разумеется, анонимные) покинуть республику то в 24, то в 72 часа; были случаи, когда после таких угроз в редакции того или иного издания дежурили люди из числа ветеранов грузино-абхазской войны, чтобы предотвратить нападение.

В обществе неуклонно росло число недовольных, и к моменту президентских выборов 2004 года количество самым естественным образом перешло в качество. Основная масса избирателей долгое время после войны была настроена довольно консервативно, воспринимала призывы ко всеобщему молчанию как заботу о безопасности республики. Но мало-помалу к большинству пришло понимание, что демагогия «цензоров» служит лишь интересам небольшой группировки, заинтересованной в тотальном контроле над обществом. А поскольку эта группировка еще и отличалась нетерпимостью в национальном вопросе, неприязнь к ней стала всеобщей.

Во время избирательной кампании 2004 года сторонники Сергея Багапша – единого кандидата, на котором остановили свой выбор оппозиционеры, – не выбрасывали в печать особо громких компрометирующих материалов. Интернет был тогда доступен лишь небольшой части населения, а редакторы независимых газет были очень уязвимы – как для официальных санкций, так и для нападок со стороны теневых структур (само собой, не заинтересованных в росте информационной свободы). Однако выбросов и не потребовалось. Заботливо культивируемый запрет на критику привел к тому, что летом 2004 года любая появлявшаяся в печати статья сторонников Багапша с перечислением хотя бы нескольких негативных явлений производила эффект ужасающего взрыва информационной бомбы.

Багапшисты без труда завоевали симпатии большинства населения; к тому же основная масса электората уже осознала, как стоит выбор: жить под идеологическим контролем «цензоров», но без Владислава Ардзинба, то есть намного хуже, чем в девяностых, – или же сделать выбор в пользу группировки, представители которой говорят правду, пусть и в ходе предвыборной кампании.

В феврале 2005 года состоялась инаугурация Багапша, и хотя сразу после нее республика была в немалой степени разочарована тем, что коренной ломки старых порядков не произошло, в одном нельзя было сомневаться: с этого времени засилье «самоцензуры» закончилось, угроза превращения Абхазии в подобие Северной Кореи исчезла. Конечно, информационный этикет продолжал соблюдаться всеми журналистами. По-прежнему в ходе полемики на политические темы не допускались крайности в нападках на противника (что отвечало и традициям абхазского народа). По-прежнему в печати не назывались имена виновников махинаций, а о «теневиках» было нежелательно упоминать вообще. Но теперь больше никто не имел возможности придираться к каждой строчке в статье и непререкаемым тоном поучать журналиста, как ему следует освещать события в печати. Гневные отповеди и поиски «врагов народа» прекратились – по крайней мере, на страницах правительственной прессы.

В 2007 году абхазский бизнесмен Беслан Бутба учредил частный телеканал «Абаза-ТВ», на который ушли с государственного телевидения многие сотрудники, враждебные победителям. Новый телеканал стал умеренно оппозиционным – умеренно, поскольку Бутба выступал на абхазской политической арене в качестве центриста и неизменно вел собственную игру. Вожди новой оппозиции – сторонники экс-кандидата в президенты Рауля Хаджимба, – создали партию «Форум народного единства». Однако две оппозиционные газеты – «Форум» и «Новый день» – не пользовались широким спросом из-за небольшого объема и довольно скудного содержания. Газета «Форум» вскоре вообще заглохла, но оппозиция не сложила руки и вскоре нашла выход, перетянув на свою сторону ряд бывших нейтральных газет.

Причины, по которым ведущие абхазские журналисты один за другим оказались в оппозиции, не были обусловлены какими-либо репрессиями. Единственный инцидент, связанный с силовым давлением на журналиста во второй половине 2000-х гг., имел место в феврале 2009 года в Сухуме, когда редактор «Чегемской правды» Инал Хашиг после одной из критических статей в адрес власти был насильно вывезен на пляж сторонниками «партии власти» для «профилактической беседы». Однако это все же было исключение, а не правило; абхазское медиа-сообщество сразу же выступило с громким заявлением в защиту журналиста, и резонанс получился куда более громким, чем в девяностых. Абхазские журналисты научились отстаивать свои права, но свобода слова прогрессировала все же недолго, и проблема была отнюдь не в противодействии со стороны президента или правительства.

Расширение свободы слова в Абхазии достигло такого уровня, когда критика властей могла быть сколь угодно острой, а оценка действий правительственных чиновников – сколь угодно жесткой. И тем не менее существовали границы, дальше которых двигаться не хотелось никому. Прежде всего, в условиях, когда все население республики не составляло и четверти миллиона человек, любой переход на личности был чреват личностными же конфликтами. Поэтому, хотя под огонь критики периодически попадали отдельные чиновники (как правило, в долгу они не оставались, и перебранка в печати могла тянуться годами), такие случаи были редкими.

В законодательстве не было выработано четких понятий о клевете и ответственности за нее, да и вообще отстаивать свою честь в суде еще с девяностых считалось признаком слабости. Понятное дело, что никому из журналистов не хотелось погрязнуть в бытовых перепалках, а углубляться в конкретные проблемы так, чтобы не натолкнуться на «острые углы», было уже невозможно. В итоге те самые журналисты, которые в начале 2000-х гг. бесстрашно затрагивали все запретные темы, теперь остановились на полдороге, а условия их работы вскоре опять поменялись.

В декабре 2009 года абхазская оппозиция готовилась взять реванш на новых президентских выборах. На этот раз бывшие идеологи девяностых решили скопировать тактику противника, выбросить в печать как можно больше критических материалов и сделать ставку на «протестное голосование». Но за минувшие годы народ Абхазии уже привык к тому, что на все острые темы можно свободно говорить и писать, и эти публикации не возымели почти никакого действия. На выборах 2009 года Сергей Багапш без труда разгромил оппозицию, набрав в четыре раза больше голосов, чем Рауль Хаджимба.

То же самое повторилось и в августе 2011 года, когда Александр Анкваб выиграл выборы в первом туре. Свобода слова оказалась эффективнее цензуры. Оба победителя – и Багапш, и Анкваб – показали, что не боятся публичной полемики и не намерены терроризировать журналистов, оказавшихся во враждебном лагере. А у тех возникли новые проблемы.

В конце 2000-х гг. в Абхазии стремительно выросло число пользователей интернета. Персональный компьютер в девяностых был роскошью даже для сухумской элиты; теперь он становится доступен большинству. Наступил момент, когда политическая полемика со страниц газет переместилась в интернет, где начали создаваться первые абхазские дискуссионные форумы. Этой конкуренции независимые газеты не могли выдержать, а потому одна за другой начали терять независимость. Владельцем газеты «Эхо Абхазии» стал Беслан Бутба; «Нужная газета» вступила в тесный союз с хаджимбистами, которые еще несколько лет назад искренне и страстно ненавидели и газету, на страницах которых появлялись критические публикации, и весь ее коллектив.

Но таковы были реалии. Слабая оппозиция нуждалась в союзниках больше, чем Багапш и Анкваб, в чьи руки перешли государственное телевидение и газета «Республика Абхазия». Этого новым властям вполне хватало; упразднен был даже пост пресс-секретаря президента – эту роль де-факто играл один из ведущих тележурналистов Кристиан Бжания, получивший замысловатую должность руководителя Управления информации при президенте. Кристиан Бжания без труда справлялся в одиночку с ролью рупора власти, выступая время от времени с комментариями по тому или иному заявлению оппозиции: его едкий сарказм чрезвычайно раздражал противников власти, но поделать ничего было нельзя.

Оппозиционным партиям удалось перетянуть на свою сторону большинство популярных журналистов. Нападки на правительство уже не были чреваты крупными неприятностями, как до прихода к власти Багапша. Критика президента, премьера или парламента стала делом сравнительно безопасным, а со стороны воспринималась как продолжение борьбы за гласность и свободу печати. Правда, было очевидно, что определенного рубежа не хотят переступать сами журналисты, ибо дальше начнется всеобщий выброс нежелательной информации, и этот поток грозит облить очень многих.

Следует упомянуть и еще одно обстоятельство: перевод политических дискуссий в интернет и социальные сети привел к тому, что впервые за последние два десятилетия политическая борьба в Абхазии стала доступна постороннему взгляду. Прежде абхазские газеты в Россию почти не попадали, о внутренних делах республики наблюдателям приходилось догадываться по фрагментарным сведениям. Теперь любой интернет-пользователь может узнать такие подробности, о которых еще десять лет назад нельзя было даже говорить на публике. Правда, это привело к тому, что многие эксперты, не владея информацией о ситуации в Абхазии в предшествующие годы, сегодня совершенно серьезно воспринимают потоки критики в адрес абхазского правительства как подтверждение тяжелого кризиса. На самом деле причинно-следственная связь не всегда так проста, как может показаться.

Довольно странное явление представляет собой современный союз между сухумскими интеллектуалами и бывшими «цензорами» девяностых, т.к. последние ни в коей мере не утратили непримиримости к чужому мнению. Даже находясь в оппозиции, они не раз пытались принять меры против излишней, по их мнению, свободы дискуссий.

Наглядным примером стало неожиданное выступление Координационного совета оппозиции, созданного в июле 2013 года, с требованием закрыть сайт «Абхаз-авто». Этот интернет-ресурс возник первоначально как рекламный сайт по продаже подержанных автомобилей; помимо прочего на нем была создана новостная рубрика, где развернулись дискуссии на политические темы. За последние два года форум «Абхаз-авто» превратился в самый популярный сайт в абхазском интернет-пространстве. С самого начала было очевидно, что владельцы и, разумеется, модераторы сайта являются сторонниками президента (остряки даже успели окрестить сайт «Анкваб-авто»), но принцип подборки публикаций был уникален: нередко больше половины новостей занимали тексты, написанные откровенно враждебно по отношению к президенту, многие комментаторы тоже принадлежали к критикам власти. В то же время грубые выражения и экстремистские призывы удалялись, выступать на форуме можно было как под настоящим именем, так и анонимно. Однако свободная полемика на «Абхаз-авто» вызвала необычайное раздражение у оппозиционеров, которые потребовали рассекретить имена всех гостей форума (хотя на оппозиционных сайтах таких правил никто не придерживался).

Это был самый неудачный из всех ошибочных ходов. Сайт, разумеется, не закрылся, а требование уничтожить одну из самых популярных дискуссионных площадок напомнило о худших временах тотальной цензуры. Немалая часть абхазской общественности долго отказывалась верить в авторство Координационного Совета или по крайней мере большинства его руководства. Но в любом случае этот демарш вызвал резкое недовольство оппозицией среди той части сухумской либеральной интеллигенции, которая была критически настроена по отношению к Анквабу и уже не раз поддерживала те или иные оппозиционные инициативы.

Очередная тактическая неудача оппозиции в борьбе с президентом закономерна. Почему бывшие «цензоры девяностых», не сомневающиеся в своем праве на критику правительства и выбросы компромата, приходят в поистине священную ярость при попытках обсуждать все другие проблемы не иносказательно, а со всеми подробностями – удивляться не приходится. Другое дело, что дальнейшее углубление политической борьбы неизбежно поставит абхазское общество перед выбором: форсировать дальнейшее развитие свободы слова, рискуя нарушить давние политические традиции – или сделать выбор в пользу последних? Дать ответ на этот вопрос будет очень непросто.

http://www.abkhaziya.org/news_detail.html?nid=37147

http://www.kavkazoved.info/news/2013/10/22/svoboda-slova-v-respublike-abhazija-o-cenzure-i-samocenzure-ii.html